Каждый Новый год, ровно в полночь, тётин доберман прячется под ванну. Он дальтоник и не любит фейерверков. Вообще, нелюдимый человек.
Однажды ночью страшные удары сотрясли тётину дверь. По тому как забегала тётя, и как мрачно часы пробили полночь, доберман понял, вряд ли это добрые феи пришли. «Представим, что Новый год» - подумал он и влез под ванну.
Тётя звонит полицейским. Ей отвечают «экипаж будет». В наших Азиях это значит «мы впишем вас в протокол как холодное поперёк прихожей тело с недовольным лицом». Прятаться некуда. Под единственной ванной доберман. Поговорить с гостями, а лучше укусить их собачка отказывается. В ней проснулись мизантроп и пацифист.
Этажом выше функционировал бордель. Анонимы ехали к продажным женщинам, но лифт их выплюнул тут. Будучи оптимистами, мужчины опознали в запертой двери женское кокетство. Они принялись стучать, кричали лозунги. Косяк треснул. Гости вошли и удивились, насколько непрезентабельная тётя встречает их шваброй. Они смеялись, просили прощения, оплатили косяк и ушли куда-то в ночь, срывать цветы порока. И только тогда доберман выполз. Он жалел лишь, что достался тёте, не способной защитить друга. Назавтра я тряс его за уши, спрашивал не стыдно ли жрать сухой корм.
- «Оставь ребёнка!» - сказала тётя строго. - «Что ты хочешь, у него родители – латыши!»
Это правда, прибалты не общительны. Видел, как одна семья гуляла юбилей. Гости расселись, ресторан, все в праздничных костюмах землистых оттенков. Тут официант спотыкается и выливает графин компота на их папу. Вся спина и лысина в вишнях, хоть облизывай. Русский праздник тут бы и начался. Макание в салат, драка стульями, мало ли конкурсов можно устроить в честь юбиляра. А эти молча встали и вышли. Даже не плюнули в кассира. Не знаю, где местные писатели берут сюжеты с таким народным темпераментом.
Я не доберман и не дальтоник, но интроверсия зимой честнее. Уже с сентября за окном болото, с октября ночное болото, потом ноябрь, фонетически похожий на «Мордор». Чего радоваться-то? И в центре этого холодного, грязного ада вдруг сыплются вопросы, как будем отмечать. Семь раз в день. Я считаю, диван-салат-телевизор достаточны, а гости избыточны. И семь раз в день мне говорят что я сухарь и весь год теперь насмарку.
Желая прослыть весельчаком, я сломал два бильярдных кия и взорвал ракету в центре группы латышей. У нас дом на берегу, люди пришли отметить. Стоят, смотрят на чёрную реку. Праздник всё-таки, почему бы не помолчать торжественно. Вдруг трах-бах-искры, русские пришли. Реакция взорванных была обычной. (см. историю с компотом.) Латыши тихо улыбнулись, сочувствуя моей славянской криворукости. А за час до этого за мной же гналась русско-советская дворничиха с лопатой, хоть я в неё тогда и не попал.
Осень — это первые два акта Нового года. Экспозиция и перипетии. Человек набирается отчаяния, чтоб искренне потом обожраться, разрушить бильярд, потратить годовой бюджет Зимбабве, убить печень и взорвать ракетой национальное большинство.
И вот, восьмое января, финал. Сижу как крыса с электродом в голове, слушаю Севару. Первые два куплета журчит неспеша. И вдруг, на отметке 3.12 выстреливает третий акт. Чума, война и разорение! И тут же, в 3.37 точка невозврата. Там я уже плачу, целую песню в монитор и хочу в Узбекистан. Третий день так.
Каждое утро, незнакомый пес стал провожать Татьяну до работы. А она была рада такому провожатому. Улицы были еще пустынны, одинокие мужчины, идущие следом или навстречу, немного пугали.
А большущий пес с мрачным взглядом, шагающий рядом – вселял уверенность и служил гарантией безопасности.
За несколько дней Таня его хорошо рассмотрела... Немолод, умен, спокоен. Шерсть, которая на молодой бы собаке блестела и лежала волосок к волоску, на нем выглядела небрежно, клочковато, неопрятно.
Походка не радовала упругостью, да и седеющие собачьи щеки красноречиво даже не говорили – кричали о преклонном песьем возрасте.
Возле дверей Татьяна благодарила пса. Поглаживанием по лобастой голове, ласковым словом. И всегда доставала для провожатого вкусный кусок.
Она уже с вечера готовила для своего "джентльмена" угощение. Это мог быть трехслойный бутерброд, несколько отварных куриных шей, или же просто кусок недорогой колбасы, купленной для собаки специально.
Неторопливым движением хвоста пес благодарил и аккуратно брал угощение. Но почему-то никогда не ел... Попрощавшись взглядом, он удалялся, унося еду с собою в пасти.
Татьяне было конечно интересно, почему он уносит пищу, но не следить же за псом, в самом деле.
Но однажды все-таки проследила.
Как обычно, она шла на работу в сопровождении своего телохранителя, удивляясь совсем безлюдным улицам. И лишь возле самой двери ее осенило... Сегодня ж суббота! Выходной! А она на автомате явилась работать...
Пес, взяв кусок в зубы, медленно удалялся, а Татьяна, решив не терять времени даром, отправилась вслед за ним. Пес, погрузившись в свои невеселые мысли, неспешно брел куда-то дворами. Татьяна шла позади, стараясь не терять его из виду.
Пес пришел на заброшенный двор, который когда-то окружали двухэтажки, он прошел в самый заросший угол. Прислонившись боком к дереву, Таня продолжала следить за ним. Но ничего интересного не увидела.
Там просто лежала мисочка, эмалированная, с отбитыми краями.... В нее то и положил свой кусок пес. Положил и долго вглядывался в накрытую им же самим, тарелку. А потом начал есть... Вылизав миску до блеска, лег рядом и задышал.
Нервно, мелко подрагивая носом и губами. Так плачут от обиды дети, которые понимают, что ее не заслужили, а зареветь в голос им не дает страх. Страх того, что другие будут смеяться.
Татьяна тихонечко отступила.... Людям свойственно везде видеть некие "знаки", словно бы без них невозможно управлять собственной судьбой. Вот и Таня решила, что выход на работу в субботу был не просто так, ей на что-то пытаются указать.
Новая миска, глубокая и блестящая, непривычно удобно легла в руку. Таня возвращалась в заросший двор на окраине города, туда, где старенький пес горевал возле миски. Который был так воспитан, что не умел есть с земли и наполнял свою миску сам.
- Эй! Собака! Пойдем со мной!
Пес вздрогнул и резко поднялся. Он все понял, но почему-то медлил, переводя умный взгляд с блестящей миски на свою – с отбитыми, темными краями. Таня нетерпеливо позвала его снова и пес решился...
Ему было неудобно... Миска скользила, но он упорно нес ее с собой. Пес был добр и привык верить, но он был стар и знал, что доверять нельзя. Поэтому он взял частичку своего "дома" и пытался убедить себя, что они вместе, обязательно, станут частью нового дома.
Через час, впервые за долгое время, пес не накрывал сам себе "стол", его пригласили уже к полной, новенькой миске, отправив старую в мусорное ведро...